Бургундия… Звучное, очень звучное название. В нём слышатся и рыцарский бугурт, и имя королевы нибелунгов, и дрожь тетивы на испытанном луке. Гудит, гудит Бургундия на ветру времени, какую книгу по Средневековью ни откроешь, будь то военная история или искусствоведческий труд — везде увидите штандарты гордых герцогов. Да и в романах вовсю плещется бургундское вино в кубках гордых дворян…
А между тем, это интереснейшее явление до сих пор изучено не так глубоко, как того заслуживает. Взлёт, расцвет и падение герцогства Бургундского пришлись на «безвременье», провал между классическим Средневековьем и Ренессансом, который Хёйзинга называл «осенью Средневековья», а эта эпоха почему-то особенно мало занимала умы исследователей. Чёткие, сложившиеся формы казались интереснее, но ведь эта эпоха перемен примечательна тем, что в ней смешивалось будущее и прошлое, лицо Европы менялось на глазах, и энергия этого процесса, столкновение противоречивых сил никак не могут быть исчерпаны характеристикой «XIV-XV вв. — период упадка и разложения феодализма». Особенно ярко это смешение выразилось в военном деле — как неповторимое соединение прежних методов войны и нового огнестрельного оружия, что уж говорить о бытовом укладе, искусстве, философии и государственных структурах этой эпохи?
«Король взглянул на часовых и сказал, обращаясь к де Комину, сопровождавшему его вместе с другими бургундскими рыцарями:
— И они тоже носят андреевский крест, только не такой, как у моих стрелков.
— Но они так же готовы умереть, защищая ваше величество, — ответил де Комин, от чуткого уха которого не ускользнул оттенок беспокойства, прозвучавший в этих словах. — Они носят андреевский крест на золотой цепи ордена Золотого Руна, возглавляемого герцогом Бургундским, моим государем.
— Я знаю, — ответил Людовик, указывая на цепь этого ордена, которую он надел, чтобы оказать внимание своему хозяину. — Это — одно из звеньев цепи родства и дружбы, связывающей нас с нашим любезным кузеном».
Историю Бургундии следует начинать с 19 сентября 1356 года, когда поле при Пуатье, на котором в прошлом Абд-ар-Рахмана победили воины Карла Мартелла, снова обильно полила французскя кровь. Всё уже было потеряно, Чёрный Принц мог праздновать победу. Но король Иоанн II продолжал сражаться. Его вассалы с позором бежали или погибли под стрелами валлийских лучников да копьями английских рыцарей, он задыхался внутри панциря от жары и гнева, кровь из раны заливала глаза, но раз за разом король поднимал для удара тяжёлую секиру. Пусть битва проиграна, пусть все покинули его, даже старший сын — зато маленький Филипп, младший сын оставался рядом с отцом, сжимая в руках детскую шпажонку, и кричал ему, ничего не видящему: «Отец, слева! Отец, опасность справа!».
В 1363 году Иоанн II отблагодарил сына за верность, даровав ему в лен Бургундию. Вроде бы, ничего страшного это не сулило, ведь юридически территория оставалась во власти короля, да и в случае прекращения герцогской династии земля должна была вернуться к короне. Такие держания принцев крови были обычными: герцогства Анжу, Бурбон, Вандом, Орлеан, виконтство Беарн и многие другие. Но этот дар оказался самой страшной ошибкой Франции, потому что вскоре у неё под боком оказался опасный соперник, борьба с которым будет стоить немало крови.
Образование герцогства в награду за доблесть на поле боя в глазах современников наложило отпечаток на всю последующую историю Бургундии. На долгие года она стала олицетворением духа рыцарства, его блеска, силы и величия. Одни имена бургундских герцогов чего стоят: Филипп Храбрый, Жан Бесстрашный, Филипп Добрый, Карл Смелый… И все они были не только отважны, но и умны, хотя и каждое прозвище было дано за дело. Методы их политики были эффективными и во многом новаторскими для того времени, несмотря на приверженность идеалам былых времён. Про Карла Смелого даже написали: «Это был человек, который смотрел назад, но употреблял для этого новые средства». Традиционный взгляд на герцогов как на защитников отживающего феодализма разбивается о примеры их союзничества с неблагородными сословиями и университетскими мэтрами, динамичных реформ и преобразований.
Дело в том, что рыцарский идеал был не отвлечёнными понятиями, а вполне практической моделью государственной власти и социальной структуры. О влиянии его можно рассказывать долго, но сейчас достаточно сказать, что никакого противоречия с ним не было — Бургундия противоречила только мифу о Бургундии, а все нововведения были органичны и закономерны.
Механизм государственной власти всегда имеет сложную структуру, но его проекция в обыденном сознании образует неизменные и простые конструкции. Так, например, монархов сводят к определённому числу типов: благородный и справедливый государь; государь, введённый в заблуждение дурными советами; государь, мститель за честь своего рода; государь, попавший в несчастье и поддерживаемый преданностью своих подданных и т.п. И о противоречивости могут говорить лишь те, кто и не подозревал, что исторические личности были живыми людьми, а потом внезапно столкнулся с этим.
Европа тогда уже была поделена между существующими государствам. Казалось, что границы уже закрепились — и тут на карте стремительно возникает Бургундия, мощная, богатая, энергичная. Фантастический взлёт! Герцоги раздвигали пределы владений во многом благодаря удачным бракам: Филиппу Храброму его жена Маргарита Фландрская принесла графства Фландрию, Артуа и Франш-Конте, Невер и Ретель, жена Иоанна Бесстрашного Маргарита Голландская — графства Голландию, Зеландию и Геннегау. Конечно, вливание этих территорий в герцогство гладко не прошло — запутанное средневековое право породило множество претендентов, но в тяжёлой борьбе бургундцы одержали верх. А герцог Филипп Добрый вообще три раза женится на особах королевской крови: французской, бурбонской и португальской принцессах. Как говорили Габсбурги, ведя сходную политику, «Пусть дургие воюют. Австрия заключает браки».
Мощь герцогов была тем больше, что в их роду авторитет главы сомнению никем не подвергался. В отличие от французских принцев, бургундцы не затевали междоусобных распрей и выступали сплочённым фронтом.
После убийства Жана Бесстрашного, бургундцы занимают явно агрессивную позицию. Хёйзинга писал: «Тот, кто захочет написать историю Бургундской династии, должен будет попытаться сделать основным тоном своего повествования неизменно звучащий мотив мести, чтобы в каждом деянии, будь то в совете или на поле битвы, можно было почувствовать горечь, жившую в этих сердцах, раздираемых мрачной жаждой мести и дьявольским высокомерием».
Бывшие французы, они проводили антифранцузскую политику, в Столетней войне заключали союзы с Англией, поучаствовали в сожжении Жанны Д’Арк. Естественно, что короли Франции спали и видели, как бы вернуть высоко о себе возомнившую Бургундию на место — но удача была не на их стороне. В конце концов Филипп Добрый даже добился отмены ленной службы и перевода апанажа в наследственное владение, и хотя юридически всё обставили так, будто король Франции отдаёт герцогу землю в залог за символическую сумму, это было настоящее поражение, пик могущества Великих герцогов Запада, как они себя называли. Держава их раскинулась от Северного моря на севере до Женевского озера на юге, на западе их границами были Иль-де-франс и Луара, на востоке — Рейн. Бургундские владения включали практически все Нидерланды: Фландрию, Голландию, Зеландию, Геннегау, Брабант, Лимбург, Ретель, Пикардию, Люксембург, Гелдерн, Артуа и находящиеся в зависимости Клеве и Утрехт, а также группу владений на границе Франции и Германии до Швейцарских кантонов: собственно Бургундию, Франш-Конте, Невер, Макон, Осер, Шароле, Брейсгау и Зундгау, Лотарингию и Бар. Это обилие названий даёт лишь бледное представление о том, сколько собрали под свою руку бургундцы.
Но эта обширность владений была и слабостью герцогов — каждая из этих территорий сохраняла свою национальные, социальные и политические особенности и привилегии. Герцоги как могли старались объединить это лоскутное одеяло, но добились только единого экономического пространства. Сообщая о нидерландских делах, современник указывает следующее: «когда служители закона устраивают государя, то и живут они целый год в мире и все его [герцога] просьбы охотно удовлетворяются, а когда нет, то постоянно бывают неожиданности». Подобные «неожиданности» происходили почти каждый год (во многом благодаря французским агентам). И раз за разом герцогам приходилось либо откупаться новыми привилегиями, либо брать оружие и топить восстание в крови. Помните, как часто поднимался мятежный Льеж?.. Стены городов оставляли в руинах, зачинщиков бунта жестоко казнили — но на следующий год опять приходилось собирать войско и идти на своих подданных. Немцы, швейцарцы, бургундцы, валлоны, фламандцы, фризы и другие народности никак не сливались в единую нацию. Их держала вместе только верховная власть. Забавно: Франция боролась с сепаратизмом в лице Бургундии, а герцоги боролись с сепаратизмом в масштабе своих владений.
А в это время на трон Франции вступает Людовик XI. Величайший монарх, который не знал в то время равных по уму и политическому таланту. Мятежных аристократов внутри страны он быстро привёл к покорности, укрепил экономику, обеспечил развитие торговли, науки, армии, дал дорогу третьему сословию, откуда черпал юристов, офицеров и прочих исполнителей монаршей воли. И главной мечтой его стало возвращение Бургундии, необходимое для единой, централизованной Франции. Силой, путём дипломатии или в результате подковёрных интриг — неважно, этот король владел всем оружием, и цель оправдывала средства.
Его противник — четвёртый герцог Бургундии Карл Смелый был достойным правителем: великолепный воин и опытный стратег, хорошо образованный, знаток и покровитель искусств, полиглот, прекрасный танцор и великолепный шахматист, автор интересных песен и поэм. Воспитанный на рыцарских идеалах, герцог был последним ярким представителем уходящей Европы. Но вместе с абстрактными целями в нем было много практицизма. Он провёл реформы сословно–представительной системы, судебных и административных органов, по примеру Франции ввёл косвенные налоги эд и габель и прямой налог — талью и в результате за десять лет получил столько же средств, сколько его отец, Филипп Добрый — за сорок пять. Вот только популярность в народе из-за этого сильно упала. Были созваны общебургундские Генеральные штаты, создана общегосударственная Счётная палата, были основаны первые бургундские университеты в Дижоне и Лувене, которые воспитывали собственные административные и юридические кадры… Но многие из этих реформ были проведены слишком поздно и не могли спасти государство.
Ещё больше последний герцог заботился об армии. Бургундские рыцари славились на всю Европу, но основную ставку Карл сделал на пушки и переход от ненадёжной феодальной системы сбора к контрактной: в 70-е гг. XV в. он обладал лучшей артиллерией в Западной Европе и впервые выделил её в особый род войск, а армия почти целиком состояла из наёмников. Это позволяло действовать более быстро и эффективно, но когда кошелёк герцога оказывался пуст, вся его сила улетучивалась в мгновение ока.
Интересно, что за фасадом рыцарственности, мало кто замечал эти прогрессивные изменения, зато все знали о блеске бургундского двора. Или, например, о том, что в соответствии со старинным обычаем того, что государь самолично выслушивает и тут же разрешает жалобы и прошения малых людей, Карл Смелый облёк это в пышную, великолепную форму и два-три раза в неделю, после полуденной трапезы, окружённый первыми дворянами Бургундии, герцог приступал к публичной аудиенции, и каждый мог вручить то или иное прошение.
Карл Смелый планировал стать королём и восстановить Великую Лотарингию от Роны до Рейна. Но при всех его талантах надо сказать, что замахнулся герцог на кусок, который не сумеет откусить: Людовик XI даже такому храбрецу был не по зубам. Король прекрасно понимал, что Бургундия заставила обеспокоиться многие державы, а амбиции и победы её герцогов были ох как не по нраву правителям соседних стран. Благодаря дипломатии Франции Австрия, союз Эльзасских городов и Швейцария позабыли о разногласиях и создали в 1475 г. «антибургундскую коалицию». Людовик торжествовал: непокорного герцога удалось победить чужими руками. Не желая начинать войну, он провоцирует швейцарцев, подогревая финансово их давние противоречия с бургундцами.
На пике своего могущества Карл Смелый начинает Швейцарскую войну. Он уверен в успехе, его армия сильна, как никогда, и гордость переполняет сердце от количества бело-красных флагов с крестом св. Андрея. Но всё вышло не так, как ему хотелось. В 1476 г. герцог терпит поражение под Грансоном. Был потерян Нанси, но главным итогом сражения стала моральная победа швейцарцев, так как до Грансона бургундцы никогда не спасались бегством с поля боя, да что там бургундцы — никогда ещё пехота так не побеждала тяжёлую конницу. Европа увидела первую победу тех, кто целое столетие будет считаться лучшими и непобедимыми солдатами — швейцарских фаланг, ощетинившихся пиками и алебардами. Поражение привело к падению авторитета герцога. Внутри его владений вспыхивает недовольство. Карл Смелый решил, что единственное средство поднять собственный престиж — победа над швейцарцами. В условиях полной политической изоляции герцог начинает свой роковой поход на Нанси — дорогу к последнему, самому сокрушительному поражению. В этом бою погиб не просто последний бургундский герцог Карл Смелый. Погибло всё государство, хотя оно потом и просуществовало недолго (да-да, это та романтическая история любви Марии Бургундской и Максимилиана Габсбурга), и в конце концов, склонившись перед Людовиком XI, герцогство Бургундия вернулось под власть лилий. Франция стала единой. Но наследие Бургундии ещё долго жило в истории той Европы, которой сейчас уже нет…
