Среди революционеров всегда довольно большая часть — откровенные эгоисты, которые просто рвутся к власти и кормушке, а остальное их и не волнует. Другая часть более интересна, да и более опасна: это неисправимые оптимисты. Оптимизм их заключается в том, что они действительно борются за «светлое будущее», полагая, что существующий режим плох, но при этом цели их совершенно утопичны. В мечтах им видится нравственное, справедливое общество, где не будет произвола, взяток, эксплуатации и тэ дэ. Мысли о том, что этот идеал в принципе недостижим, а существующая форма государства — может быть, наилучшая из реально возможных в конкретное время и в конкретной стране, у таких революционеров-оптимистов не возникает. А чего можно достичь без реалистичной постановки цели? Разумному государственному деятелю всегда приходится лишь действовать по принципу ex duobus malis minus est deligendum, такова уж жизнь.
Хуже всего тогда, когда к этим идеалам утопии примешивается и продукт века Просвещения — склонность к исключительно абстрактным идеям: например, идеям представительной власти, суда присяжных, прав и свобод человека вообще, без рассмотрения применимости этих идей в конкретной стране. Подобная унификация оставляет без рассмотрения столько особенностей, подлежащих учёту, что сделанные на её основе выводы оказываются ошибочными и даже опасными. А между тем, в жизнь их претворяют с греховной уверенностью в своей способности предсказать последствия, забывая, что errare humanum est.
Интересно, правда, что хотя эти оптимисты особенно жарко критикуют правительство, которое не желает воплощать их любимые абстрактные идеи, сами придя к власти, они всё же обнаруживают истинное положение вещей и действуют вразрез с прежними лозунгами. Так, после прихода к власти быстро поменялось поведение Робеспьера и других французских революционеров, начинавших путь истинными гуманистами. А до их времени Кромвель разогнал парламент и установил диктатуру, намного превзошедшую по жёсткости правление казнённого им монарха. Часто это выглядит откровенно смешно. Например, Фредерик Сезар де Лагарп, воспитатель будущего царя Александра, пичкал своего питомца просветительскими идеями одна другой утопичнее, пока в 1795 году его не отстранили в связи с тем, что Франция дала пример того, к чему эти идеи приводят. Но когда Лагарп в 1798 возглавил Директорию Гельветической республики и получил возможность реализовать свои мечты, то сразу увидел неприменимость своих абстракций и правил очень и очень жёстко.
Видимо, именно потому реформаторы «сверху» обычно менее радикальны, чем революционеры, что первые давно знают на практике те нюансы, из-за которых просто смешны идеи вторых.
