1645 Anno Domini, 14 июня, Англия. Армия короля и армия мятежников выстроились напротив друг друга на поле при деревне Нейзби. Внешне нет никакой разницы между солдатами: одна страна, один народ, один сословный состав. Но одни сражаются за короля и страну, вторые — за личные интересы членов Парламента.
Иcход гражданской войны зависит от того, как закончится этот день. Так, по крайней мере, считают командующие мятежников: сэр Томас Ферфакс, Оливер Кромвель, Генри Айртон. Что же касается короля, то он давно уже ходит по лезвию меча, одно сокрушительное поражение — и всё проиграна.
Ещё в начале войны он упустил возможность лишить Парламент ресурсов на содержание армии, и потому практически всегда был без средств, без резервов и без достаточного количества солдат. Тем не менее, он и его командиры уже много раз разбивали на поле боя превосходящие силы противника.
Каждый раз, словно Антей в бою с Геркулесом, Парламент вставал и продолжал междоусобицу. Но и его средства начинали кончаться: война длилась уже слишком долго и стоила слишком многого. Так что если после всех отчаянных мер и реформ и несмотря на почти двукратное превосходство в количестве парламентская «армия новой модели» будет разгромлена, кто знает — может, это тоже будет концом затянувшегося противостояния, перешедшего из области юриспруденции в область пушек.
Сражение при Нейзби
Битва началась так же, как многие другие — с мощной фланговой атаки кавалерии под командованием принца Руперта. Это было великолепное зрелище: в едином порыве неслись в свою последнюю атаку последние рыцари Англии, развевались плащи, пышные перья на шляпах, блестели обнажённые шпаги, кирасы и стволы пистолетов. Дворянское звание это ещё не всё — важно быть дворянином в душе, и естественно, что все такие люди остались верными королю и были основной его силой.
Кавалерия Айртона тоже состояла из дворян — но дворян из другого теста. Она не сумела выдержать яростного напора и была смята, сам Айртон получил рану в руку, в голову и попал в плен. Правда, преследуя остатки врага, принц Руперт слишком удалился от места битвы. О, если бы он развернул коней и ударил в тыл Ферфаксу! Но Руперт вернётся слишком поздно.
В это время в центре столкнулись пехотинцы. Ветераны королевской армии опрокинули «армию новой модели», и только ввод всех до последнего резервных отрядов помог Ферфаксу хоть как-то остановить разгром. Казалось, что день принадлежит Карлу I.
Положение спас Оливер Кромвель. Его «железнобокие» на своём фланге атаковали «северную кавалерию» сэра Мармадьюка Лонгдейла. У Лонгдейла было вдвое меньше людей, а местность препятствовала маневрированию, и ему недолго удавалось сдерживать атаки «круглоголовых». Вслед за разгромом его кавалерии, Кромвель атаковал фланг и тыл пехоты короля. Битва была выиграна. Пехота дрогнула, началось общее отступление. Только в центре остались на своём месте «синие мундиры» принца Руперта. Две атаки «круглоголовых» захлёбнулись в крови, и только третья, в ходе которой солдат короля атаковали со всех сторон, принесла окончательную победу. Началось массовое бегство, сопровождаемое резней. Солдаты Парламента перебили даже всех, кто был в королевском обозе — женщин, детей, раненых.
Гражданская война продолжалась ещё год, но теперь у роялистов не оставалось ни единого шанса на выигрыш. Битва при Нейсби стала переломной точкой. На ней Англия окончательно уничтожила своё рыцарство. И именно с этой битвы по-настоящему ярко засияла звезда генерала Оливера Кромвеля.
Оливер Кромвель набирает популярность
После битвы Кромвель пишет письмо спикеру Палаты Общин Вильяму Лентхоллу. Тон и выражения этого письма совершенно такие, какими будут все будущие письма Кромвеля о победах. В двух параграфах этого сообщения, которое зачитали вслух и в Парламенте, и в лондонских церквях, бог упомянут не менее шести раз. «Эта победа дарована нам ничем иным, как рукой Господа. Ему одному принадлежит вся слава, и никто не разделяет её с Ним» — мотив отнесения побед на помощь Всевышнего всю жизнь был типичен для Кромвеля.
Двумя месяцами позже, взяв штурмом Бристоль, Кромвель опять пишет в Парламент: «Это ничто иное, как работа Бога. Только отъявленный безбожник может не признавать этого». Ещё несколько раз вознеся благодарность богу, Кромвель описывает радость своих солдат от сознания, что «они являются инструментами Божьей славы и блага своей страны».
Подобные заявления были по душе многим в партии мятежников. Они стали первыми кирпичиками в создаваемом в общественном мнении образе Кромвеля как героя всего протестантского мира.
С 1640 года печатная индустрия в Англии переживала небывалый бум. Политический кризис и отмена церковной цензуры привели к тому, что в это время только ленивый не выпускал памфлетов, листовок и прочей остро политической макулатуры. Только в середине 1650-х годов, когда Кромвель стал лорд-протектором и снова возродил контроль за этой сферой, ситуация с тогдашними «средствами массовой информации» хоть как-то стала приходить в норму. Тем не менее, поток памфлетов почти не уменьшался вплоть до реставрации Стюартов. Честно говоря, судя по содержанию этих опусов, в это дело бросились все самые психически неуравновешенные и радикально настроенные типы, пребывающие в эйфории по поводу вседозволенности, побед «Армии новой модели» и общей атмосферы «революции» включая казнь Карла I. Кроме того, ситуация усугублялась религиозным фанатизмом протестантов.
По мнению авторов памфлетов того времени, настал час триумфа их веры, и как второй Густав Адольф Кромвель поведёт их на помощь братьям-протестантам — куда угодно, туда, где только это будет необходимо. В качестве героя Гражданской войны, завоевателя Ирландии и победителя шотландцев, искренне религиозный Оливер Кромвель конечно подходил для такой роли. Однако Англия в 1640-ые и 1650-ые вовсе не представляла сколько-нибудь значительной военной силы. Вопреки мнению авторов памфлетов, ей не по зубам было перебить турок, скинуть Папу и защитить всех угнетаемых протестантов на континенте. Потеря одного миллиона населения из пяти имеющихся, экономические проблемы, нуждающаяся в перевооружении армия и требующий обновления флот, мягко говоря, не располагали к крупномасштабным завоевательно-освободительным походам. Короче, вне острова у англичан не было ни единого шанса. Но они этого и не замечали.
Сам Кромвель надменно заявлял, что в Европе нет такого короля, которого он не мог бы заставить дрожать от страха, если бы был на десять лет моложе. К счастью, даже несмотря на мгновения религиозного возбуждения, этот достойный человек прежде всего был реалистом и прагматиком до мозга костей. Он говорил, что, мол, это конечно богоугодная задача — защитить наших братьев по вере, прижать католиков и т.п. в духе пан-протестантизма, а сам спокойно заключал союз с католической Францией и вёл войну с протестантской Голландией. При этом он продолжал считаться главным героем протестантов.
Ничего удивительного. Политический кругозор среднего англичанина был ограничен тем, что он читал или ему читали, и тем, что он слышал на общих собраниях в церкви. Так что власть печатного слова в те году трудно переоценить. Образ Кромвеля как спасителя нации, равно как и образ Парламента как защитника свобод от тирании короля, был создан, скорее, не реальными делами, а литературной деятельностью современников.
После битвы при Нейсби «Армия новой модели» одерживала одну победу за другой. Внутри неё и в обществе царила атмосфера непобедимости и чувство божественной поддержки. Хью Питер, капеллан в армии и выдвинутый индепендентами министр, в апреле 1645 года читал проповедь перед Парламентом (напечатанную и распространённую в 1646), в которой говорил о том, что видит «Руку Господа» в победе Парламента. Питер особо выделил роль Кромвеля в победе при Нейсби и заявил, что Англии предстоят великие дела, поскольку «Господь возжёг в нас воинственный пыл и разбудил ото сна. Теперь мы становимся сильнее всех наших соседей». «Остапа понесло» — Питер договорился до того, что, мол, в самом скором времени Германия, Франция, Ирландия, Нидерланды и прочие государства обратятся к Англии с просьбой быть их союзником и лидером.
Чем больше побед одерживали «круглоголовые», тем больше хвалы изливалось в газетах на Кромвеля. В 1646 году газета Парламента не знала, какие ещё лестные слова напечатать в адрес «деятельного и доблестного командира генерал-лейтенанта Кромвеля», когда он посетил Лондон, и описывала его великую решимость «продолжать Великое Дело Реформации Религии и реорганизации правительства королевства».
Кромвель полностью отвечал ожиданиям солдат. Он поддерживал их требования жалования, он одержал выиграл битвы во второй гражданской войне и подавил роялистское выступление в Уэльсе. Свои победы он опять-таки переадресовывал к божественному провидению, повторяя, что «это ничто иное, как Рука Господа!» Действительно, поражение более многочисленной шотландской армии казалось божественным чудом, если не учесть разницу в вооружении, оснащении и подготовке.
После входа армии в Лондон 2 декабря 1648 года и «чистки Прайда» в Парламенте роль Кромвеля возросла. Пресса того времени была уверена, что никакие договоры с королём Карлом невозможны, и необходимо передать власть выбранному королю, «исполненному религиозного рвения и добродетели более, чем чего либо иного». Назывались два имени возможных кандидатов на трон: «славный и добродетельный Ферфакс или Кромвель, чудесная поддержка которого Богом не вызывает сомнений». Забавно, что Кромвеля не только считают достойным короны, но и воспринимают уже не просто как хорошего генерала, а как явного посланника и слугу бога.
В новой проповеди в Палате Общин 22 декабря 1648 года Хью Питер дошёл до того, что сравнивал Кромвеля с Моисеем и призывал армию «выкорчевать монархию не только здесь, но и во Франции, и во всех других королевствах». Сделав это, армия выведет англичан из их «египетского» религиозного и идеологического рабства, ибо монархия это явное Зло и искоренение её — «божественная» необходимость.
Казнь Карла I и компания Кромвеля в Ирландии
Казнь Карла I ужаснула Европу. Роялисты надеялись, что возмущение заставит другие страны предпринять поход в Англию, чтобы покарать мятежников, но ничего подобного не предполагалось. Разве что от имени Луи XIV была сделана декларация с объявлением мести казнившим «несчастного нашего соседа», их жёнам и детям, а также с призывом другим государствам сделать такие же заявления и объединиться во имя брата-короля.
Тем не менее, хотя угроза вторжения и была маленькой, атмосфера в Англии стала напоминать замок в осадном положении. Параноидальное настроение усиливалось в том числе и благодаря памфлетам роялистов, которые, например, опубликовали в апреле 1649 года поддельный договор нескольких монархов, осуждающих казнь короля и намеренных добиться перехода власти к законному наследнику Карлу II.
Авторитет Кромвеля в такой обстановке только рос. Этому немало послужило его новое назначение во главе армии, отправленной Парламентом подавлять мятеж в Ирландии.
Ещё в 1641 году в ходе восстания в Ирландии было убито достаточно много английских поселенцев и землевладельцев. Эти жертвы были использованы английской пропагандой для того, чтобы довести ненависть к «нецивилизованным» ирландцам до максимума. После потока памфлетов, многие из которых были откровенной выдумкой, большинство людей восприняло рассказы о кошмарных казнях протестантов в Ирландии как абсолютную правду. В Лондоне им внимали с неподдельным ужасом. «Все только и говорят, что о восстании», писал один из жителей в те дни.
Спикер Палаты Общин Пим усердно разжигал страх вторжения ирландцев и возникновения католического мятежа на территории Англии. У него самого поджилки так и тряслись, повсюду он видел только католические и роялистские заговоры и был уверен, что Рим и Испания решили силой насадить в Англии католицизм. Если уж политический лидер был так испуган, понятно, что творилось в умах простых обывателей. Они легко верили любой истории про ирландских варваров.
Например, описанию того, как ирландцы рубили протестантов, насиловали женщин и на глазах у родителей пронзали детей раскалёнными железными спицами, бросали их в огонь, отрезали носы и уши, выкалывали глаза, отрубали руки и ноги, варили в котлах, вынимали мозги и прочее. И это было всего лишь вступление к одному из памфлетов.
Другое сообщение рассказывало о том, как напившиеся в дым ирландские солдаты убивали друг друга на дне рождения своего вождя. «Каждый человек убил своего друга, и всего так погибло около трёх тысяч ирландцев». И этом верили: тогдашние англичане считали, что ирландцы способны на всё.
Сегодня это выглядит смешным, но то, как управляли общественным мнением в то время мало отличается от современности. Организовать ненависть обывателей к чему-то или поддержку ими войны или реформ проще простого, и проблемы возникают только в случае, если конкурируют друг с другом разные политические движения.
Стиль и приёмы пропагандистских памфлетов в то время уже были отлажены в ходе Тридцатилетней войны и даже ранее, в XVI веке. Протестанты по сравнению с католиками гораздо охотнее пользовались новыми возможностями, даруемыми изобретением печатного пресса. Сначала далёкой от истины пропагандой занимались сторонники Лютера, потом французские гугеноты, потом протестанты во время Тридцатилетней войны. Везде и всюду они выставляли себя невинными жертвами и с наслаждением очень подробно описывали варварские мучения и казни, которым их братьев подвергали католики. Протестанты с вырванными глазами и соскоблёнными стамесками лицами были типичными героями этой пропаганды. Влияние такого большого количества памфлетов привело к тому, что даже современные историки часто принимают их за достоверный источник.
Из-за гражданской войны Англия не могла послать войска в Ирландию до 1649 года. Количество гневных памфлетов на эту тему всё равно не уменьшалось. Газеты печатали статьи с заголовками вроде «Возрыдаем о дюжинах правоверных протестантов, убитых с беспрецедентной жестокостью бесчеловечными папистскими мятежниками», «Бесстыдство римской шлюхи» или «Описание варварских жестокостей и кровавых убийств», в которых рассказывалось о том, как новорождённым скармливали собакам, а человеческий жир использовали, чтобы делать свечи.
Понятное дело, что английское общество спало и видело, как бы отомстить за всё это и подвить «варварский мятеж». Учитывая, что Карл II намеревался использовать Ирландию как плацдарм для собирания роялистской армии, необходимость решительных мер была очевидной.
Кромвель, отплывший в Ирландию с 12 000 солдат, имел не только политические и честолюбивые мотивы. Он тоже чувствовал страшную ненависть к ирландским католикам и верил каждой сказке об их жестокости. Как он сам писал, «Я скорее встану на сторону «кавалеров», чем на сторону шотландцев. Я скорее встану на сторону шотландцев, чем на сторону ирландцев, ибо они наиболее опасны из всех, и весь мир знает об их варварстве.
Кампания Кромвеля в Ирландии была быстрой. Жестокость двух первых побед лишила желания сопротивляться большинство ирландцев, и исход войны был решён. Герцог Ормонд, командующий роялистской армией в Ирландии, писал «Невозможно даже представить, какой великий ужас эти победы поселили в сердце этих людей. Они так подавлены, что я с большим трудом могу заставить их действовать как мужчины ради их же блага».
Кромвель же так писал Парламенту о взятии Дрогеды, в ходе которого было уничтожено около 3 500 солдат и жителей: «Я убеждён, что это есть праведный суд Господень над этими варварскими ублюдками, чьи руки слишком запачканы кровью невинных». После взятия крепости в Вексфорде, когда было уничтожено около 2 000 ирландских солдат, Кромвель писал: «Господь в своей праведной справедливости, вынес им справедливый приговор… Господь сделает их всех жертвами наших соладт, и своей кровью многие семьи ответят за все жестокости, которые они проявили к несчастным протестантам».
Ненависть ирландцев к Кромвелю не имела ни границ, ни аналогов. Через несколько месяцев после Вэксфорда появился слух, будто Кромвеля убили. На эти ложные надежды ирландский поэт ответил, что Кромвель, как это бывало прежде, снова восстанет из мёртвых, ибо он — посланник Ада и Сатаны:
Cromwell is dead, and risen; and dead again
and risen the third time after he was slain:
No wonder! For he’s a messenger of hell:
And now he buffets us, now posts to tell
Whats past: and for more game new counsel takes
Of his good friend the devil, who keeps the stakes.
Для английских же поэтов Оливер Кромвель был посланником бога и спасителем. Эндрю Марвел посвятил ему огромную оду в духе Горация, наполненную одной похвалой его качеств как солдата, полководца и протестанта. Особо Марвелл хвалил Кромвеля за то, что тот посвятил все свои победы Англии:
[He] forbears his fame to make it theirs:
And has his sword and spoils ungirt,
To lay them at the publics skirt.
В завершение Кромвель был уподоблен не более не менее как самому Цезарю.
Победы в подавлении выступления шотландских роялистов принесли Кромвелю новую славу и вызвали новый вал хвалебных памфлетов. В 1652 Пейн Фишер опубликова невыносимо длинную поэму, посвящённую Кромвелю и называющуюся Veni, Vidi, Vici. В ней Оливер назывался равными Одиссею, Энею, Приаму и Агамемнону (да, всем одновременно). Главный мотив это поэму — «Кромвель сражался за свободу и религию, и потому Бог был на его стороне» — повторялся во всех прочих одах и памфлетах, возникших в это время.
Восхождение к власти Кромвеля
Нет нужды далее рассказывать, как победивший Парламент оказался совершенно неспособным управлять страной Кромвель стал единоличным властителем, приняв старинный титул лорд-протектора. Интересно другое — этот поступок принёс ему ненависть наиболее радикальных протестантов, которые раньше пели ему осанну, а теперь заявили, что Кромвель предал идеалы «Революции» и вообще вовсе не «Рука Господа». Впрочем, были и те, кто продолжал считать его героев и лидером всех протестантов, например, Джон Роджерс, опубликовавший посвящённую Кромвелю книгу «Судный день приближается». Основной темой её была неминуемая война протестантов всей Европы во главе с Англией против католицизма, что обосновывалось не только явной помощью бога Кромвелю во всех начинаниях, но и кучей отовсюду набранных пророчеств, в том чисе, Нострадамуса.
Видя, что многие теряют веру в его добродетели, Кромвель обеспокоился и тем, чтобы запустить оплаченную правительством пропаганду, в чём ему помогал Джон Мильтон, его министр по цензуре и пропаганде. Кромвеля призывали отомстить испанцам за индейцев, а французам — за гугенотов, а сам он рассылал в протестантские государства письма с предложениями объединиться в Протестантскую Лигу. Эти письма нужны были опять-таки только для пропаганды.
Но в целом общество разочаровывалось в своём лорд-протекторе. Иллюзии, вызвавшие «революцию» и гражданскую войну, постепенно улетучивались, и люди задавали себе вопрос: а зачем, собственно, мы воевали против короля и вырезали пятую часть сограждан, если теперь пришли к тому, что единоличное правление Кромвеля оказалось деспотичным по сравнению с ограниченной королевской властью, существовавшей прежде? И не лучше ли призвать на трон Карла II? Рационального объяснения прошедшим гражданским войнам не было — все противоречия в Англии XVII века могли бы разрешиться вообще без сражений и казней, будь «революционеры» поумнее.
Бывшие сторонники Кромвеля теперь писали памфлеты о том, как он всех вероломно предал, о том, что он не выполняет свои обещания и не проводит реформы, которые хотел раньше. Настоящие мысли авторов памфлетов, отстранённых от власти Кромвелем, видны в их обвинениях лорда-протектора за то, что он-де окружил себя людьми, лишёнными благословения божьего.
Многие шли дальше в своём недовольстве итогами «революции»: Уолтер Гостелло в своём памфлете призывал Кромвеля — что бы вы думали? — попросить у Карла II прощения и вернуть ему трон, ибо «такой приказ мне поручил передать сам Всемогущий Господь!» (я уже писал, как поступил Карл II с останками Кромвеля). Подобные призывы стали типичными для этого периода. Самым яростным из всех было воззвание к Кромвелю Джорджа Фокса, принадлежавшего к квакерам, которые долго время считали Кромвеля «своим человеком». Фокс обвинил Кромвеля в том, что тот своей греховностью не дал Англии вознестись на вершину славы и сокрушить Испанию и Рим, и призвал его осуществить все чаяние протестантов. Самое забавное, что Кромвель, на самом деле, не нарушал обещаний и не менял своих принципов. Его возненавидели за то, что увидели расхождение между его реальной политикой и тем образом героя, который был создан прежде. Такова горькая ирония жизни: сначала люди сами придумали себе идеал, в который вложили все свои надежды, а затем посчитали этот идеал более реальным, чем живой человек, и отвернулись от человека за его несоответствие идеалу.
Какими бы умными ни были отдельные люди, общество как нечто целое — это удивительно поддающийся внушению организм. Настолько легко управляемый, что разговоры о свободе прессы, об общественном мнении и о свободном выборе людей после изучения истории выглядят только детской наивностью и ничем другим.
Портретов Кромвеля осталось много. Он сильно отличается в молодости от поздних портретов. Вот что значит вредная профессия и нервная работа.
