История поздней Римской империи — это обугленные книги, залитые кровью. В них очень мало светлых страниц, не затронутых пожаром крушения. И одна из таких страниц — краткая жизнь императора Юлиана, «Отступника», как до сих пор говорят враги того, за что он сражался.
Его правление началось в декабре 361 года триумфальным вступлением в Константинополь, а окончилось 26 июня 363 года в середине жестокой битвы. Юлиан промелькнул лишь на мгновение — но успел вспыхнуть так ярко, что исходящий от этого исторического персонажа свет с тех времён и до наших дней притягивает умы исследователей, писателей и поэтов. Этому свидетельством огромное количество литературы о Юлиане, которое растёт с каждым годом, хотя никаких новых исторических источников и не открывается. Кто ещё, правив так мало, сумел оставить столь глубокий след?
Юлиан обязан своей популярностью не только исключительным личным качествам — интересна сама эпоха, в которую ему выпало жить, сражаться и умереть. Судьба мира решалась в эти годы. Определялось кто напишет историю человечества — и в переносном, и в буквальном смысле.
Константин сильно укрепил позиции христианства, но окончательной победы новая вера не одержала. Языческие храмы были частью разрушены, частью преданы забвению, однако ещё имели достаточно защитников. Христианство же не стало сильным объединяющим стержнем, потому что раскололось на враждующие группировки, атакующие друг друга не столько доводами, сколько оружием. Это уже был не вопрос веры и чистоты догматов — Церковь стала мощной политической силой, ценящей больше власть, чем святость, и её слуги в большинстве своём только предавались земным наслаждениям и собирали баснословные богатства.
А в это время внутренние и внешние проблемы требовали срочного решения — Империя, ослабленная святым равноапостольным императором Константином, разваливалась на глазах. Внешние границы еле держались под натиском осмелевших варваров, а орлы легионов потеряли славу, некогда завоёванную римской кровью. Финансовые кризисы, убыль населения, сокращение производства — всё говорило о том, что нужны серьёзные реформы, иначе государству придёт конец. Казалось, ничто больше не сможет вернуть людям былую энергию, создать стремление к общей цели, которое одно могло преодолеть раздробленность и пассивность этой эпохи.
И вот в этот решающий момент на троне Империи возникает Юлиан — так отличающийся от предыдущих и последующих августов, что будто бы это умирающие боги попытались дать Риму настоящего лидера, достойного встать бок о бок с Юлием Цезарем, Октавианом, Траяном, Аврелием. Того, кто укрепит Империю и соберёт под своими знамёнами римские легионы. В последний раз.
Мир получал шанс избрать спасительный путь среди сгустившегося мрака. Шанс возродиться. Сохранить наследие античности, не прерывая нить культурной традиции. Сегодня мы знаем, что этого не произошло, и надвигались столетия варварства. Но в эпоху Юлиана битва ещё не была проиграна…
“There was a dream that was Rome”.
3. Меч императора. Через несколько дней после церемонии Юлиан получил в жёны сестру Констанция Елену (которая была старше его лет на десять) и с небольшим военным отрядом отправился к месту службы. В то время положение Галлии было безнадёжным. Все укрепления, выстроенные вдоль границы, были прорваны и разрушены германцами. Легионы, ослабленные после реформ Константина и забытые его сыновьями, терпели поражения и отступали.
Варвары перешли Рейн и захватили земли на сорок миль к западу от этой реки. Периодически они делали набеги глубоко в римскую территорию, штурмом брали города и оставляли их разорёнными, в окружении проломленных стен, которые бесполезны, если некому их защищать. Плодороднейшие земли были опустошены, многие тысячи римлян взяты в рабство. Вся провинция пылала в огне. Разве молодому человеку, только что покинувшему студенческую скамью, под силу справиться с её управлением?
Подозрительный Констанций не предоставил в распоряжение Юлиана достаточных средств и войск. Как цезарь, Юлиан обладал только административными полномочиями, и зависел от префекта претории и начальников военных корпусов. Это вызывало большие затруднения, поскольку в особенности в первое время, когда он начал практически знакомиться с военным делом. Никогда до этого он не брался за оружие и не вникал в тонкости управления — образование молодого принца было строго философским.
Тем не менее, подчиняясь течению обстоятельств, Юлиан постарался выполнить свой долг наилучшим образом и приступил к воинским тренировкам. Он с большой энергией учился владеть мечом, копьём, луком — прекрасная физическая подготовка, которая в то время была обязательной частью классического греческого образования, помогла новому цезарю легко переносить тяжести упражнений. В свободное время он объезжал города провинции, знакомился с положением дел, настроением людей, и всегда читал, читал, читал.
Ясный ум и привычка глубоко вникать в суть дела вскоре дали плоды, и несмотря на первоначальное нежелание занимать высокий пост, Юлиан с успехом справился со своими обязанностями, да и сражаться смог довольно неплохо. По словам Либания, этим он дал пример того, что философия может поддержать человека везде, куда бы его ни закинула судьба. Позже Юлиан сам с улыбкой говорил о своей ранней неловкости и том, как трудно было поддерживать царственный вид, которого все ожидали — через несколько лет уже и не представить было, каким неловким в государственных и военных делах он был не так давно.
Даже получив титул цезаря, Юлиан не изменил своим прежним привычкам в еде, одежде и удобстве. Он спал и ел ровно столько, сколько было необходимо, не носил украшений больше, чем это было обязательно для принца, и предпочитал самую простую одежду. Во время суровой галльской зимы он не позволял топить спальню слишком жарко, и каждую ночь вставал, чтобы обойти патрули или сделать неотложные распоряжения. Войска любили его за то, что его рацион всегда был таким же, как у последнего солдата, и никогда он не давал такого приказа, который бы сам не мог исполнить.
Военные и гражданские чиновники вели себя сначала не как подчинённые, а как надзиратели. В атмосфере постоянной слежки Юлиану приходилось вести себя предельно осторожно, потому что каждое слово могло быть передано императору или возбудить ненависть врагов. Мало помалу многих людей он сумел привлечь на свою сторону, другие же были переведены на другое место, и ситуация изменилась.
Опытный командир Саллюстий стал близким другом и учителем цезаря (интересно, что этот ветеран также был и философом — он известен нам как автор трактата «О богах и мире»). Под его руководством Юлиан быстро овладевал воинской наукой.
Его первое сражение окончилось плачевно — прекрасно знающие местность алеманны сумели скрытно собрать войска и разбить римский арьергард. Но уже во втором бою Юлиан восстановил свою честь, обратив неприятеля в бегство. В следующей кампании несмотря на превосходство в численности варвары не смогли разбить войско Юлиана, который, будучи окружённым, разбил лагерь и умело укрепил его по всем правилам римских стратегов так, что целый месяц отражал атаки, пока противник не отошёл.
Эти успехи укрепили в Юлиане уверенность в себе и пробудили рвение к новым победам. Последний недоброжелатель — начальник конницы Марцелл — был заменён Севером, прекрасным офицером, который умел и точно выполнять приказы, и давать дельные советы. В это же время благодаря усилиям Евсевии Юлиан получил титул императора, а значит, всю военную власть на территории Галлии.
В помощь его ослабевшему войску был послан генерал Барбацио с тридцатью тысячами легионеров и продовольствием, в котором нуждалась разорённая и голодающая Галлия. Однако, то ли по приказу императора, то ли по собственному капризу, Барбацио вопреки первоначальному намерению, свернул в сторону и не стал соединяться с Юлианом. Он углубился на территорию варваров, но те следили за его продвижением, и когда генерал построил через реку мост из лодок, алеманны пустили вниз по течению множество тяжёлых брёвен, которые разбили лодки и утопили переправлявшихся людей. Испуганный такой потерей, генерал отдал приказ возвращаться, и его долгожданная армия вместе с припасами покинула Галлию к ужасу её гарнизона.
Ободрённые тем, что такие силы противника были обращены в бегство без потерь, варвары решили заняться Юлианом. После ухода Барбацио императору больше не приходилось рассчитывать на подкрепление, и он постарался сделать всё, что можно с имеющимися солдатами.
Свой талант красноречия Юлиан употребил на то, чтобы успокоить население, которое, было, готовилось к новым поражениям. Города спешно укреплялись, стены восстанавливались, по всей провинции кузнецы и оружейники были завалены работой. Наконец, варвары пересекли Рейн и начали вторжение.
Их вёл давний враг римлян — король Хнодомар, великан, обладающий огромной физической силой. С ним шли шесть других королей, огромное количество германской знати и тридцать пять тысяч лучших воинов. Юлиан мог собрать почти тридцать тысяч, но значительную часть из них составляли новобранцы, армия была недостаточно хорошо подготовлена и снабжена. Юлиан предпочёл риск генерального сражения изнурению врага в оборонительных стычках, и выступил навстречу Хнодомару.
Римские легионы шли двумя сомкнутыми колоннами до тех пор, пока день не стал клониться к концу. Император хотел сначала разбить лагерь близ Страсбурга, но воодушевлённые войска требовали от него вести их дальше, в бой с алеманнами. Юлиан в короткой речи похвалил усердие и призвал римлян сражаться достойно, чтобы такая поспешность не была потом осмеяна как опрометчивая самоуверенность.
Две армии встали напротив друг друга. Юлиан расположил лучших бойцов на правом фланге, и варвары, разведав расположение римлян, в свою очередь противопоставили ему отборных воинов. Наконец взревели трубы и алеманны ринулись на римскую пехоту. Их кавалерия смогла прорвать ряды на правом фланге, а следовавшая за ней пехота обратила в бегство тяжёлую конницу римлян — прославленных cibinarii, укрытых бронёй с головы до ног. Уже казалось, что всё потеряно, и римские солдаты стали отходить, думая только о спасении. Некоторые даже пустились в бегство. Тогда Юлиан лично ринулся в бой, своим примером ободряя солдат. Устыжённые тем, что их император сражается, пока другие бегут, воины остановились и снова выстроились. Обе пехоты, римлян и алеманов, смешались, началась самая тяжёлая и кровавая часть битвы.
По свидетельству историков, здесь столкнулись природная доблесть и значительная физическая сила варваров с римской дисциплиной и военной наукой, при этом на стороне римлян сражалось достаточно много варваров, которые таким образом соединяли все эти достоинства — так что это была битва не между народами, а между римским порядком и германским хаосом. Юлиан продолжал биться среди своих солдат, и попал в такую гущу сражения, что телохранители кричали ему, чтобы он подождал их, но несмотря на опасность император остался невредим. Наконец варвары дрогнули и побежали.
Римляне с рёвом обрушились на них со всех сторон, лучники пустили град стрел по тем, кто пытался спастись вплавь, и река была запружена трупами — во время бегства обычно гибнет больше людей, чем в бою. Алеманны оставили на поле более шести тысяч убитых, римляне потеряли около трёхсот солдат. Король Хнодомар был взят в плен и в цепях отправлен к Констанцию, который получил славу, завоёванную другим.
Эта битва при Страсбурге принесла желанный мир городам и деревням Галлии, и считается одной из самых значительных побед Юлиана — хотя сам он был другого мнения, ведь в этой битве он продемонстрировал в основном таланты воина, а не полководца. Но можно воздать ему хвалу ещё и за то, что из небоеспособных, деморализованных солдат, которые слишком долго терпели поражения, Юлиан сумел за короткое время создать сильные легионы, готовые выступить против варваров.
Этот человек словно распространял вокруг себя ауру, и все вокруг него обретали такое же спокойное мужество и верили в победу. Победа при Страсбурге стала переломной точкой галльских войн Юлиана, после которой римляне полностью перешли к нападению и превентивным атакам, а варвары думали только об обороне. Покончив с угрозой алеманнов, Юлиан начал войны против германских племён франков, которых в то время считали самыми свирепыми из варваров. Взяв две их крепости на Маасе, он отослал пленников ко двору Констанция, и август принял их как ценный подарок.
Интересно, что эти пленные франки даже вошли в личную гвардию Констанция — такие воины весьма ценились, а сами они не возражали против службы римлянам. Юлиан часто обнаруживал в своих поступках стремление подражать героям древности, и даже превзойти их. Видимо, не находя идеала в современниках, он искал их в таких великих лидерах, как Александр Македонский или Юлий Цезарь — с последним он естественно сравнивал своё пребывание в Галлии.
Цезарь написал комментарии о галльской войне — написал о своих битвах и Юлиан (эта книга, к сожалению, была потом уничтожена среди многих других его произведений). Цезарь гордился тем, что дважды пересекал Рейн — Юлиан гордился тем, что трижды уносил легионских орлов за правый берег.
Нет нужды описывать подробно эти походы, достаточно только сказать, что в конце концов германцы были полностью повержены. По условиям мирного договора они вернули двадцать тысяч пленных римлян, и император с триумфом возвратился назад, чтобы предаться мирным делам — Галлия была спасена от меча, но не от разрухи.
Интересно, что в этом месте Успенский, автор многотомной «Истории Византии», допускает грубейшую неточность — он пишет, будто бы Юлиан не освободил римлян, а захватил более двадцати тысяч германских пленников, которых употребил на постройку разрушенных городов. Чтобы так плохо прочесть Аммиана и Либания, надо было постараться — впрочем, у Успенского в главе о Юлиане вообще много неправды, поскольку он был христианином, а потому не способен здраво заниматься историей поздней Римской империи.
Подобные неточности многочисленны во всей вышеуказанной работе, что делает её не просто плохой, а даже вредной (помнится, как я был удивлён фразой Успенского о Бодуэне IV в разделе о крестовых походах: он-де ничего не сделал и был просто безвольным монархом — конечно, разве что пару раз наголову разбил самого Саладина, экая мелочь). Пять лет провел в Галлии Юлиан, и за это время показал таланты блестящего полководца и администратора.
Германцы перестали угрожать римским городам и крепостям на левом берегу Рейна — и этого император добился своим воинским искусством, в то время как прежде Констанций платил варварам ежегодную дань за успокоение, в то же время оставляя легионы без жалования. Восстановилось сообщение по рекам, из Британии Галлию снабжали хлебом, привезенным на шестистах судах, построенных Юлианом. На места им были назначены хорошие управляющие, городские курии снова стали исполнять свои обязанности, повсеместно были восстановлены производство, сельское хозяйство и торговля.
В административной деятельности Юлиан показывал не только глубокий ум, но и самое пристальное внимание к благу народа. Его письма близким друзьям, написанные в тот период, наполнены размышлениями по поводу того, что ещё можно сделать для жителей отданной ему провинции. Свою деятельность в качестве правителя он воспринимал как логичное продолжение философских убеждений: «Разве последователь Платона и Аристотеля мог поступать иначе, чем я поступал? Разве я мог покинуть несчастных подданных, вверенных моему попечению?».
Констанций постоянно старался контролировать финансовые вопросы, и у Юлиана возникали конфликты с присланными из столицы чиновниками, которые старались выжать из Галлии как можно больше налогов. В принципе, поведение сыновей Константина ничем не отличалось от их святого равноапостольного отца — они так же рьяно налагали тяжёлые поборы, которые парализовали экономическую жизнь провинций и только подрезали доходы: что можно собрать с нищих?
Однако, такие трудности не могли серьёзно помешать проводимой Юлианом политике, и самым ярким примером является то, что благосостояние населения и производство выросли настолько, что стало возможным в несколько раз снизить налог, и всё равно удавалось собрать намного больше, чем раньше. Как писали современники, Юлиан вернул в Галлию времена её наибольшего расцвета и богатства. В эти годы особенно сильно разрастается Париж, который коренные жители звали Лутецией. Юлиан вскоре вспомнит его простоту и строгость — когда окажется в Антиохии, славящейся распущенностью нравов.
За успехами Юлиана со всё возрастающей ревностью следил Констанций. Экономический рост Галлии и военные успехи кузена сильно контрастировали с бездарным управлением самого августа. Евнухи и фавориты, недовольные возвышением Юлиана, услужливо передавали монарху сообщения о делах в провинции, даже преувеличивая успехи ненавистного императора, чтобы настроить Констанция против него, они звали Юлиана косматым дикарём и обезьяной, облачившейся в пурпур, а его сообщения называли пустыми и натянутыми выдумками болтливого грека и философствующего солдата, изучавшего военное искусство в рощах Академии.
Особенно тревожила августа растущая популярность Юлиана среди народа и войск, которые, наконец, нашли достойного правителя и полководца. Констанций в ежегодных посланиях к Галлии и другим провинциям объявлял достижения Юлиана своей заслугой — мол, благодаря его мудрому командованию и были побеждены варвары. Но эта неумелая пропаганда уже никого не могла обмануть.
Постепенно Констанций пришёл к решению ослабить власть Юлиана. Воспользовавшись тем, что провинция успокоилась на время, он направил к императору чиновников с требованием отослать с ними лучшие и испытанные части галльской армии для войны в Персии. Требование совершенно надуманное, поскольку персидская кампания в то время не требовала бОльших войск, чем уже были привлечены, а кроме того, Констанций и не собирался активно вести боевые действия. Зато такой приказ была фатален и для безопасности Галлии, и для дисциплины войск, потому что большинство вспомогательных частей, поступая на службу в римскую армию, получили обещание, что они никогда не будут обязаны служить за Альпами.
Юлиан оказался перед сложным выбором. Подчинение приказу означало катастрофу для Галлии и для него лично, поскольку понятно было, что при первом же поражении Констанций воспользуется поводом, чтобы сместить неугодного императора, и, скорее всего, казнить, как уже был казнён брат Юлиана. Но отказ от исполнения веления монарха должен был привести к новой гражданской войне, а сколько же их было за последние полвека… Оба решения казались одинаково гибельными, и, поразмыслив, Юлиан выбрал повиновение — потому что оно угрожало смертью только ему, а гражданская война всегда более ужасна, чем любое вторжение.
Император произнёс речь перед войсками, в которой объяснил приказ Констанция, и среди всеобщей скорби начал выделение лучших воинов из галльских легионов. Скрепя сердце, он сам организовывал отправление, и даже советовал столичным чиновникам вести войско вдали от городов, чтобы не вызвать ещё бОльшие волнения, хотя они ему и не вняли. В последний день он обратился к войскам, чтобы сказать слова прощания боевым товарищам, с которыми плечом к плечу пять лет вёл победоносные войны с варварами. Он вспоминал их общие победы и убеждал, что это великая честь — сражаться под начало августа, и волю Констанция надлежит исполнять точно и беспрекословно. Его обращение прозвучало в мёртвой тишине.
А ночью к нему попыталась ворваться группа солдат с факелами и оружием в руках, чтобы провозгласить Юлиана своим августом. Он приказал запереть двери и не пускать их внутрь, надеясь, что ночь умерит пыл. Однако утром солдаты снова пришли и, подхватив Юлиана, понесли по улицам. В это время уже звучало требование, которое сделает невозможным примирение с Констанцием — «Юлиана в августы!» Сам император противился этому насилию и долго уговаривал всех разойтись, оставить его в покое и подчиниться своей судьбе, как это делает он.
Солдаты продолжили требовать от него провозгласить себя августом, и, к трём часам дня, Юлиан поддался их уговорам. Не имея роскошной диадемы, нашли воинское ожерелье, и им короновали своего августа. Юлиана подняли на большом щите над головами, и выстроившиеся легионы приветствовали его дружными криками и ударами мечей о щиты — таков был древний германский обычай, впервые повторённый римской армией. Чиновники Констанция побелели от страха и постарались как можно скорее покинуть Галлию.
После церемонии Юлиан печально удалился к себе. Снова обстоятельства принуждали его поступать вопреки желаниям, и снова он принял это без радости, но со спокойной готовностью исполнить свой долг. Ведь когда всё вокруг шатко, единственное, за что можно держаться и в чём можно найти опору — это остаться верным себе и своей совести. Теперь пути назад не было. В Константинополь полетели донесения о неповиновении Юлиана. Сам же император решил сделать всё, чтобы избежать междоусобной войны.
Он написал Констанцию почтительное письмо, в котором сообщал о том, что провозглашение августом было желанием войск, которого не вернуть назад. Юлиан предложил двоюродному брату признать за им этот титул и право на управление Испанией, Британией и Галлией, которыми он и без того уже управлял. В обмен же он обещал признать первенство Константинополя и ежегодно отправлять туда богатые дары и молодых варваров для пополнения императорских войск.
Констанций с высокомерием отверг это разумное предложение и продолжил готовиться к войне. В его письме заключительная часть была особенно оскорбительна — она обвинял кузена в неблагодарности, после того, как Констанций его воспитал с заботливостью и нежностью и охранял в детстве, когда тот был беспомощным сиротой. «Сиротой! — воскликнул в ответ на это Юлиан, в котором пробудилось прежнее чувство ненависти. — Разве тот, кто умертвил всех членов моего семейства, может ставить мне в упрёк, что я остался сиротой? Он принуждает меня мстить за те обиды, которые я долго старался позабыть».
Юлиан понял, что мирным путём спор разрешить не удастся и тоже начал пополнять армию, хотя его и удручало, что римляне снова будут убивать римлян. В это время после неудачной беременности умирает жена Юлиана и сестра Констанция — Елена, а вскоре после неё — и императрица Евсевия, так что больше женщины не могли встать между родственниками, которые направили мечи друг на друга. Для того, чтобы ослабить Юлиана, Констанций послал подарки варварским вождям, уговаривая их предпринять поход против своего соперника. Однако, Юлиан сумел заранее узнать об этих интригах и опередил варваров, нанеся удар по месту сбора их армий.
Подстрекательство варваров к войне против собственного народа вызвало ненависть к Констанцию по всей Империи, потому что такие поступки обычно сурово карались в римском государстве. Теперь Юлиан уже не обязан был скрывать свои убеждения от христианской клики, и он открыто объявил о своей приверженности к эллинской философии и религии, чем вызвал восторженную реакцию противников христиан, которые, наконец, получили надежду на отмщение за годы унижений и грабежа.
За время галльских войн Юлиан стал отличным полководцем, и когда стало очевидно, что война началась, он действовал с молниеносной быстротой. Разделив армию на две части, он дал генералам ясные инструкции: двигаться по указанному пути густыми и сомкнутыми колоннами, которые можно легко перестроить в боевой порядок, охранять себя от неожиданных нападений ночными патрулями, предотвращать сопротивление неожиданностью своего появления, а расспросы — быстрым продвижением дальше, распространять слухи о своей силе и соединиться с императором под стенами Сирмиума.
Сам же Юлиан с отрядом из трёх тысяч отборных воинов быстрым маршем сквозь Чёрный лес, от истоков у устью Дуная, пользуясь внезапностью, захватил там флот из лёгких кораблей, преодолел семьсот миль за одиннадцать дней и появился у Сирмиума раньше, чем его враги узнали, что он вообще покинул Рейн. Население и гарнизон города встретили его радостными криками и вышли навстречу с цветами, чтобы объявить о своём подчинении новому правителю.
Юлиан двинулся дальше и захватил ключевые проходы в горах, отделяющих Дакию от Фракии. Итальянские и иллирийские провинции, покинутые своими префектами, также охотно сменили власть того, кто призывал втожения варваров, на власть того, кто их отражал. В эти дни Юлиан отправляет множество посланий во многие города Империи.
Эти письма несут в себе отпечаток отличного классического образования и превосходного владения словом и приёмами риторики. Дело в том, что как исключительно честный и принципиальный человек, Юлиан был оскорблён несправедливыми упрёками Констанция, и хотел подчинить себе его земли не только силой оружия, но и силой убеждения, оттого и постарался привести аргументы и дать понять причину своего мятежа. Его слова были приняты, и важнейшие города провозгласили Юлиана своим императором. А Констанций ещё даже не воспринимал ситуацию всерьёз — этот бездарный правитель не умел оценивать положение и говорил о предстоящей войне как о простой охотничьей прогулке, уверенный, что легко победит Юлиана.
Непосредственное столкновение уже должно было произойти, но судьба избавила Юлиана от ненавистной ему гражданской войны — 3 ноября 361 года Констанций умирает в Мопсукрене близ Тарса. Пришло известие, что перед смертью Констанций всё же назначил Юлиана своим преемником — возможно, из надежды, что победитель, известный своим благородством, будет милостив к молодой жене покойного. При известии об этом Юлиан вознёс горячую молитву богам, одновременно счастливый, что не пришлось сражаться, но опечаленный смертью двоюродного брата, которого, несмотря на все притеснения, простил и пожалел. Тело августа было доставлено морем в константинопольскую гавань, и Юлиан, одетый в траурные одежды, встретил его а берегу и с искренними слезами на глазах пешком сопроводил в базилику Святых Апостолов. 11 декабря 361 года сенат и димы утвердили выбор армии и Юлиан официально взошёл на трон в качестве прямого и законного наследника. Так, в возрасте тридцати двух лет, Юлиан стал безраздельным правителем Римской империи. Но жить ему оставалось ровно восемнадцать месяцев и пятнадцать дней.
